«Перестройка»! – Какое неприятное, неудобное слово! А какое это было неприятное, неудобное время! – Только-только перевели дух, отдохнули от всех этих войн, голодов, массовых нарушений соцзаконности, культа личности, волюнтаризма и глупых, непродуманных обещаний («коммунизм через двадцать лет»). Только-только вступили в сладостный, расслабляющий застой, купили себе машины, построили дачки, обставили квартиры, вырастили детишек, которым воевать не надо (ну, если по мелочевке…), ни на какую целину переться не надо. – Живи, не хочу! Передохнули, успокоились, нервишки на свежем дачном воздухе подлечили. Конечно, не все в порядке. Но в сравнении с тем, что было… Да просто счастье, и уверенность в завтрашнем дне! И гордость за могучую и справедливую Родину!
Но нет, не дали вдоволь (всего-то двадцать лет) пожить этой нормальной жизнью. Нашлись такие, которым все это не нравилось. И ладно бы безродные диссиденты, нервозные очкарики, неудачники с тонкими шеями и пухлыми руками, никогда не державшие молотка… Однако и среди руководящих работников партии и народного хозяйства обнаружились «недовольные». И затарахтели: «перестройка», «ускорение», «гласность».
В течение нескольких лет разорили страну, обрушили великую державу. Лишили спокойствия, уверенности, размеренной привычной жизни. Баламуты! Безответственные болтуны, не пожалевшие своего народа. Чего им было надо!? «Социализма с человеческим лицом»?! Так подавляющее большинство людей было вполне удовлетворено лицами нашего, «реального социализма». А анекдоты про Брежнева были добросердечными, хотя и насмешливыми. Народ понимал (и чувствовал) – свой мужик! Немного смешной, но не страшный. Надежный! Не капризный, не злой… Свой мужик!
И вот опять начались метания. В союзных республиках вдруг ни с того, ни с сего обнаружились национализмы, сепаратизмы, вплоть до выхода из Союза. А всё мечтания Бланка–Ульянова! Предупреждал его Иосиф Виссарионович: нельзя принимать союзного проекта Конституции – возьмите мой, «автономистский». Не послушались мудрого, осторожного государственника, пошли на поводу этого фантазера. Который и страны не знал, обретался где-то за тридевять земель и придумывал, как нам жизнь испортить.
Вот и достажировались. Прибалты и грузины так прямо независимости потребовали. – А этот, не от мира сего, картавый Сахаров предложил отменить ст. 6 Конституции. То есть отказаться от власти КПСС. Накоси, выкуси! – Кто же тогда править будет? Сахаров, Боннер, Шабад? – Чужие люди, народ их не примет. Но лодку раскачивали знатно. По всем законам физики.
В общем, лишили нас покоя. И здесь еще один смутьян объявился – Ельцин. Кричит: ломайте решительнее, быстрее. И айда строить капитализм. – Тогда только люди стали понимать: пришел конец спокойствию и отдохновению. Мало было стране красных комиссаров, теперь явились белые. Суть же у них одна: всеми силами не давать народу жить. – И мы доперли: чего брюзжали – это не так и то не так. Теперь двое этих громил (Горбачев и Ельцин) покажут, где раки зимуют.
II
«Перестройка» – это общее название тех разных процессов, которые шли в больших городах РСФСР и в союзных республиках (в разных – тоже по-разному). Республиканские перестройки объединяло то, что – с неодинаковой степенью интенсивности – они носили национально-освободительный характер. Это повышало градус их радикальности, противостояния «имперской» Москве и роднило с «бархатными революциями», которые происходили тогда в странах Восточной Европы. В Вильнюсе и Варшаве, Риге и Будапеште, Таллинне и Праге – демократизация общественной жизни важнейшим условием предполагала освобождение от диктата Москвы и обретение реальной независимости. То есть все нерусские перестройки (и в советских республиках, и в странах «народной демократии») имели серьезное национально-освободительное измерение. – В РСФСР этого не было. Вообще национальная тема была практически монополизирована антиперестроечными, консервативными силами. В Вильнюсе, Варшаве, Риге, Будапеште и т.д. их национальные (во всех смыслах) перестройки победили, в Москве – нет.
Это позволяет сделать (осторожный) вывод. Эмансипационные революции в Восточной Европе в конце ХХ в. были успешны там, где главную роль (или одну из главных) играли национально-освободительные движения.
И сегодня, по прошествии более чем тридцати лет со времени начала Перестройки, рассматривая перспективы российского демократического движения, следует констатировать: мы по-прежнему не освоили национальную «проблематику». Да и как ее освоить? И что она означает в нашем случае? От какой чужеземной «Москвы» мы хотим освободиться?
III
Восточноевропейские революции конца восьмидесятых годов прошлого столетия явились следствием русской революции – Перестройки. Но их природа была иной, чем в России. В Европе «демократия» смела коммунистическую бюрократию: «Солидарность», Кос-Кор, Церковь против всех этих «ЦК – ЧК» (Польша). У нас движущей силой была «либеральная» часть высшей бюрократии и хозяйственников. Поэтому не случились: глубокая десталинизация, люстрация, юридический разрыв с СССР (ради сохранения места постоянного члена Совбеза ООН, статуса ядерной державы, заграничного имущества etc).
У них главные герои – общественники (Гавел, Валенса), у нас – высшие номенклатурщики (Горбачев, Ельцин, Яковлев). Демократы были массовкой (пусть и важной), а не главными действующими лицами. Может быть, Сахаров? Как исключение.
Революции на Востоке Европы вернули эти страны в европейскую цивилизацию (более того, ЕС и НАТО быстро открыли им свои двери). У нас – модернизировали советское (отказавшись от многих его черт) и отчасти гуманизировали. При Путине же состоялся реванш советского в худшем варианте. – В девяносто первом КГБ не пошел на Белый дом, а через два года, напротив, пошел. Тем самым получил проездной билет в будущее.
Русская революция конца восьмидесятых – начала девяностых окончилась неудачей (как и «пражская весна» 1968 года). Интервенции из-за рубежа не было (да и не могло быть), обошлись своими силами – внутренней (диффузной) интервенцие особистов. На смену чахлой и во многом фальшивой демократии Ельцина пришел КГБ-state. Энергичный, жестокосердный, тотальный. Власть особистов, современного пошиба опричников. При Брежневе мы имели номенклатура-state. КГБ был в доле, но не обладал контрольным пакетом акций.
IV
«Перестройка» – какое чудное слово, чудное время! Легкое, радостное, стремительное. – Свобода! Говори и пиши, что хочешь. Читай и смотри ранее запретное. Все шестьсот политических заключенных были освобождены. Какие красивые лица появились на телевидении и в политике. Скоро, скоро мы все перестроим, еще больше ускоримся и станем процветающей демократической державой!
А какими щедрыми мы были тогда. Не хотят немцы стены в Берлине, стремятся к воссоединению в одно государство – пожалуйста! Нравятся полякам и чехам Валенса и Гавел – да разве мы против? Нам они тоже нравятся. И США, и Европа – наши друзья. Михаил Сергеевич даже сказал: «СССР и США – одна цивилизация». Нобелевскую премию мира ему дали и за это.
Когда-то Лев Толстой в начале так и недописанного романа о декабристах сказал об эпохе, «предшествовавшей» «Великим реформам» (воцарение Александра II – отмена крепостного права, 1861): кто не жил тогда, тот вообще не жил. Вслед за ним мы утверждаем: кто не жил в Перестройку, тот вообще не жил.
V
Триумфально начавшись, Великая Преображенская революция постепенно сошла на нет. Так и не выполнив до конца своего исторического предназначения.
Права человека, свобода, конституция, демократия, смена власти на выборах по-прежнему остаются избыточными ценностями для русского общества. Оно по-прежнему предпочитает террор социальной инженерии. Затыкание ртов – публичной конкуренции.
Сегодняшние охранители, идеологи–особисты полагают серьезной опасностью для режима появление в его недрах нового Горбачева. – Это маловероятно. Бдительные стражники задушат потенциального реформатора на дальних подступах к вершинам власти.
Следовательно, надежда на общество. Которое должно породить новых Сахаровых, Ковалевых, Буковских. Но обстоятельства столь суровы, что представить это всерьез невозможно. В подтверждение – судьбы Немцова, Ходорковского, Навального и других.
Таким образом, оба пути преобразований пока закрыты. Не представимы ни римейк Перестройки, ни «бархатная революция» (все иные виды революций сами по себе сомнительны и опасны). В общем «народ» и «партия» едины в своем отвержении демократии. И отрицать это и нечестно, и не умно. Конечно, может произойти нечто совершенно неожиданное. Но расчет на «чудо» находится за пределами рационального понимания и познания.
Мы – граждане России в эпоху арестократии.
VI
А что же свобода? – Она была. К примеру, 22 августа 1991 года. Вернувшись в Москву после двухмесячного отсутствия, я шел по Софийской набережной и с восторгом смотрел на Кремль под трехцветным флагом. Я вдыхал воздух города (Маис Вебер называл городской воздух воздухом свободы). Был абсолютно счастлив. «Мы дожили…» Через два года после подавления красно-коричневого путча Бродский напишет: «Мы дожили / мы наблюдаем шашни / броневика и телебашни». – Но это уже другая история. История обретения и потери свободы. История, которая, увы, приведет нас к арестократии.
Юрий Пивоваров историк, академик РАН
Февраль 2022
